Из воспоминаний и дневников И. В. Пташниковой

Студенчество

Зима 1938-1939 года - это мой 2 курс на истфаке МГУ. Прошел он под знаком переживаний за арестованного осенью в Ташкенте отца. Он все время ареста находился под следствием, т.е. обвинение ему так и не было предъявлено .

Второй курс был решающим в выборе специалиации. Я твердо решила стать археологом. Решение это возникло под впечатлением от лекции С. П. Толстова, прочитанной им в Комаудитории осенью 1938 года, вскope после его возвращения из первой экспедиции в Хорезм. Поразила воображение явная одержимость, увлеченность лектора, не совсем обычный для профессора внешний вид - что-то стихийное, диковатое проглядывало: буйная шевелюра, курение одной папиросы от другой прямо тут же, за кафедрой, яркие краски описания пустыни и оживающих в лучах заходящего солнца бесчисленных развалин древних замков - все это не могло не встревожить мою мятущуюся душу. Очень тогда любила повторять поэтические строки: "Душу номада даль зовет". Ну и позвала она меня в Хорезм...

После лекции пошла я, вместе, вернее, даже позже других, в ИИМК - Институт истории материальной культуры, в Большом (или Малом?) Черкасском переулке, у площади Дзержинского. Там, по предложению С. П. Толстова, можно было "подзаработать" на камеральной обработке и шифровке привезенных из Хорезма черепков. Их надо было вымыть и, описав, пометить шифром - сокращенными буквами черной тушью. Цена - сдельная, 5 копеек за черепок. Пришедшие раньше меня туда ребята смеялись - берешь один черепок, осторожненько его стукаешь об край стола и вместо 5 копеек получаешь 15. Легко и просто. Когда я туда собралась, места уже не было. Тогда я сделала такой "мудрый" ход - отправилась к самому Сергею Павловичу (он был директором этого института, вернее, его московского филиала) и сказала, что буду работать бесплатно, так как решила посвятить себя изучению истории древнего Хорезма и хочу заранее, до экспедиции еще, познакомиться с материалом... Конечно, такой энтузиазм и бескорыстие не могли не понравиться молодому ученому-энтузиасту, каким был в то время С. П. Толстов. Он меня принял на работу, даже сумел потом оплатить мои добросовестные труды в мытье (но не битье) и шифровании черепков древнего Хорезма. К экспедиции я готовилась серьезно. Кроме большой заинтересованности в самом путешествии в экзотическую страну древнего Хорезма, о которой так увлекательно рассказал в своей лекции С.П.Толстов, были у меня и другие мотивы. Все еще находился в заключении под следствием отец. Хотелось побывать в Ташкенте, повидаться с родными, с друзьями, разузнать о нем подробности. Ведь в Ташкенте я не была к тому времени уже почти три года.

Вместе с друзьями ходили купаться на Комсомольское озеро, только что наполненное водой на Беш-Агаче, как раз в том месте, где мы жили перед моим отъездом из Ташкента. Основой под озеро послужили большие овраги, даже скорее, котлованы, из которых брали глину для кирпичного завода. Когда я училась в 9 классе ( на Урде в школе №7 имени КИМ), то после школы мы частенько бегали по этим холмам и котлованам. А еще там были довольно глубокие колодцы в лёсе, провалы.

Из Ташкента в экспедицию впервые в жизни я летела на самолете, кажется, до Чарджоу. Сколько восторга, упоения высотой я испытала! Еще больше захотелось приобщиться к авиации, но-увы!- уже тогда все больше прогрессировавшая близорукость не давала возможности даже мечтать об этом. Первый полет совпал с прочтением только что вышедшего романа В. Яна "Чингис-Хан"- очень было интересно глядеть из поднебесья на расстилавшуюся под крылом самолета бескрайнюю серо-желтую пустыню Кызыл-кум, на желтую ленту Аму-дарьи, Джейхуна. Железной дороги вдоль Аму-дарьи еще не было и эти 500 километров до Турткуля, стоявшего еще на самом берегу Аму, мы проехали на грузовой машине, дня за два. Экспедиция еще только набирала силу и кроме каравана верблюдов, у нас, кажется, не было другого вида транспорта. Дюжина верблюдов, десятка полтора рабочих и студенты-практиканты - вот и вся экспедиция. С нашего курса еще была Нина Вактурская, Ваня Комлев, со старшего курса - Аркадий Абрамович. Основными раскопками были раскопки на Аяз-кала и на Джанбас-кала. Во время одного из обеденных перерывов Нина удалилась за бархан по своим делам и обнаружила в песке россыпь мелких кремневых отщепов и ножевидных пластинок. Так была открыта знаменитая впоследствии неолитическая стоянка Джанбас-кала №4. А уникальнейший в мире ладьевидный сосуд, покрытый гребенчатым орнаментом, в обломках найденный при ее раскопках, в его удивительную ладьевидную форму собрала я, обрабатывая материалы экспедиции зимой 1939-40 года в подвалах ГИМа. То-то было радости пополам с недоумением!..

В первое экспедиционное лето жили мы в палатках, а точнее - просто в спальных мешках на такырах или прямо на песочке. Была одна складская юрта да, кажется, еще палатка начальника экспедиции. Воду возили на верблюдах откуда-то издалека. И был однажды случай, когда караван с водой из-за песчаной бури где-то залег на пути и не доставил нам воду. До сих пор я отвращением вспоминаю приторную вязкую сладость персикового компота, которым мы, за неимением воды, пытались утолить жажду! Фотограф, Шапошников Вадим, очень боялся змей, а мы подтрунивали над ним, делая вид, что не боимся ни змей, ни скорпионов, ни даже отвратительных фаланг. Вообще живности в пустыне оказалось на удивление много - юркие круглоголовки-ящерицы, маленькие ушастенькие ёжики, какие-то голосистые птички, суслики и т. п. Архитектор Али-заде говорил нараспев:

- Иричька, прилетала пытичька-пэночка, говорила, что будет хорошая погода...

Вот "пытичка-пэночка" долго нам всем вспоминалась... Ваня Комлев был постарше нас, остальных студентов, он пришел на истфак уже после армии. Веселый,добрый, умелый во всех хозяйственных делах, он был прекрасным товарищем. Разжечь костер, собрать топливо, даже освежевать барана - это Ваня делал лучше всех и быстрее всех. Я любила хозяйничать, охотно помогала рабочим готовить пищу, когда случались необычные трапезы, например, по случаю покупки барана устраивался в воскресенье "той"Но это случалось не часто. В остальное время тяжелая работа в условиях свирепого зноя до того выматывала, что засыпали "без задних ног" и не только ночью, но и во время большого дневного перерыва, в самую жару.

Из дневника за 12 августа 1939г.:

"Остаётся 4 дня существовать в этом сказочном мире древнего Хорезма. Уже несколько дней живём мы на другой крепости - Джанбас-кала. Крепость потрясающе красива, гораздо красивее Аяз-кала. К жаре, зною и солнцу я привыкла и чувствую, что Хорезмом, этой дичью покорена окончательно, "всерьез и надолго". И вот в жизни два пути: море, приморские края - и Хорезм, пустыня, древние крепости, археология. Сильно тоскую по морю, тянет. Хочется несколько дней побыть у моря, понаблюдать его. Это самая сильная форма любви - любовь к природе....Да, так два пути. исключающие ( почти) друг друга. Если избрать Хорезм, археологию Средней Азии, это значит - надолго расстаться с морем, так как самое хорошее время, больше полугода, будут заняты "полевой" работой в пустыне. Но здесь ведь так хорошо! Можно избрать археологию античности - это будет тесно связано с Причерноморьем. Но там другое - там хуже в смысле работы. Так...Ну это жизнь покажет... Мне страшно хочется как-нибудь зафиксировать всю эту "дичь", которая меня окружает, но опять, в сотый раз приходится пожалеть, что не способна этого сделать никаким путем... Огромная прямоугольная крепость с двойными стенами, с двумя ярусами высоких бойниц. Вход в виде лабиринта (зигзагом). По восточной стене двора расположено помещение, которое раскапываем мы. Вся площадь внутренноего двора покрыта богатейшим слоем керамики, среди которой встречается очень много статуэток из обоженной глины, главным образом, лошади. Попадаются часто верблюды, бычьи рога, реже - обломки человеческих фигурок. На днях я нашла хорошо сохранившуся фигурку обезьяны. Реже находят бусы, пряслица, пуговицы. На днях нашли очень интересную монетку, по предварительному, поверхностному определению - докушанская.

Крепость приблизительно датируется Ш-П веками до н.э. Поражает мощность стен, умудрившихся выстоять на возвышенности, на ветру больше двух тысяч лет. Сохранились стены очень хорошо, хотя сделаны из сырцового кирпича. Я сейчас имею комнату - это значит, что я прикреплена к определенному участку раскопок. Веду дневник раскопок, снимаю планы, рисую профили и т.п.

Очень интересен был переход от Аяз-калы до Джанбаса. Вышли в 3 часа ночи, при огромной луне, с 13 верблюдами и бочками воды. Большую часть пути шли пешком, первую половину. В 10 часов сделали среди песков привал, пили чай, отдыхали. Затем я взобралась на верблюда и остальную часть пути всю ехала. Верблюд как средство передвижения мне очень понравился".

	Студенты МГУ в археологических экспедициях. "Чудесный край" И. Пташникова. "...Вот снова университет, лекции. Занятия археологией. Я твёрдо уверена, что археология - самая интересная наука, а Средняя Азия - самая интересная страна. Средняя Азия мало исследована археологами, но очень богата археологическими материалами. Стоит посвятить жизнь этому полезному и увлекательному делу".
" Гончарая печь? " Хорезм. 1954 г.	Заметка из газеты "Московский университет" за 7 октября 1939 года	"Ах, до чего же это приятно!"

Из книги И. К р о т о в о й "Люби" . Воспоминания, эссе, дневники, письма. М. - 2003 - С. 63-70.

Университетские друзья

Ира Пташникова, Наташа Балакина, внизу Ира (Мила) Кротова. III курс истфака МГУ. 1939 г.

Когда мы учились еще на втором курсе, на первый пришла девушка, которая сразу стала заметна своей непохожестью. На пути с улицы Герцена, 5 на Моховую, 9 и обратно мне попадалась студентка в синем пальто с рыжим воротником и в огромной коричневой каракулевой папахе - заметная! А если она попадалась на истфаке или на Моховой, то обращало на себя внимание ее лицо - довольно крупные черты, нос с горбинкой, твердо очерченный красивый рот, чуть выдающийся подбородок, но самое главное - огромные карие близорукие глаза, а над ними летящие смоляные брови. Высокий белый лоб обрамлен темными волосами, уложенными в косу-корону. В этой "короне" поблескивал золотой (позолоченный) якорек, а иногда алел цветок гвоздики. Есть фотография, где у Иры в косу вплетена ромашка. Вот я назвала ее имя - Ирина Пташникова.

Первою с ней познакомилась Наташа, а потом я и Володя. Жили мы в одной комнате (девочки) и после лекций часто были вместе. Ира уже после первого курса на каникулах была в альпинистском лагере где-то на Кавказе и явилась со значком "Альпинист СССР", что было большой редкостью. В эти же годы наша факультетская элита занималась в школе верховой езды. Ирочку называли девушка-кавалерист. В памяти каждого из нас осталась пулеметная школа - страна усиленно готовилась к неизбежной войне с фашизмом.

У меня с Ирой с тех пор и по сей день отношения были и есть ровные, без взлетов и падений, без взрывов нежности и охлаждений, просто мы чувствуем необходимость друг в друге, интерес к духовной жизни каждого из нас; как говорится, - единство духа и взаимопонимания.

В те поры Ирочка носила черный бархатный берет. Она была очень хороша! Жгучая, знойная, как будто бы из-под неба сказочной Аргентины! Кто мог устоять? В читалке сидели рядом я, Володя, Наташа, напротив Ира. Напротив каждого из нас лампа с зеленым стеклянным абажуром. Если на Ирочку смотреть в профиль, то это - картина, достойная кисти Ренуара, да и Крамской написал бы еще один шедевр! Представьте себе: чеканный профиль, склоненный над раскрытой книгой головы, завиток черных волос на шее из-под бархатного берета; свет зеленой лампы падает на квадрат книги и подбородок.

Лето 1939г. Наверное, мою яркую Ирочку уже полюбил Николай Майоров, ее однокурсник, известный на факультете и во всем университете поэт из г. Иваново, стихи которого печатались в нашей стенгазете и в университетской многотиражке. Большая группа студентов посещала семинар известного поэта Евгения Долматовского (из наших - Николай Майоров, Сергей Наровчатов, Владимир Скворцов и др.). Я хорошо помню Майорова - высокий, статный, сероглазый юноша, светловолосый (да, именно светловолосый). 0 своем поколении и о себе он все сказал в стихотворении "Мы"...

...Я не могу рассказать вам о любви Николая Майорова и Ирины Пташниковой, потому что мало знаю о ней. Ира сама расскажет об этом в своих воспоминаниях, которые пишет. Любовь Иры и Николая Майорова была нелегкой, даже трудной, мне кажется, потому, что очень сильными были обе эти натуры, они могли стоять только рядом, дополняя друг друга.

...В 60-70-х гг. был всплеск интереса к творчеству молодых поэтов, в грозовом 1941г. ушедших на фронт из студенческих аудиторий. Среди них Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Николай Майоров, Николай Отрада, Всеволод Багрицкий. Я знаю, очень ценю, очень люблю творчество их всех. "Сквозь время" - одна из лучших книжек. Ее читали десятки моих учеников и не только моих, поэтому она такая "зачитанная", значит, произвела сильное впечатление. Ценна еще и тем, что кроме стихов, там воспоминания.

И снова прошли годы. Школьники села Рыбницкое (около г. Дмитрова) создали школьный музей "Строка, оборванная пулей". В их руках оказались документы о пути следования воинских частей, сражавшихся в этих местах. И здесь было село Баранцево. Именно здесь они определили возможное место гибели поэта Николая Майорова и обозначили его железной табличкой. Там и кладут цветы.